Через минуту подъехала коляска, все вышли и, переступив через перелаз в плетне, пошли в леваду. Здесь в углу, заросшая травой и бурьяном, лежала широкая, почти вросшая в землю, каменная плита. Зеленые листья репейника с пламенно-розовыми головками цветов, широкий лопух, высокий куколь на тонких стеблях выделялись из травы и тихо
качались от ветра, и Петру был слышен их смутный шепот над заросшею могилой.
Надо идти, уже пора… Вот дерево засохло, но все же оно вместе с другими
качается от ветра. Так, мне кажется, если я и умру, то все же буду участвовать в жизни так или иначе. Прощай, моя милая… (Целует руки.) Твои бумаги, что ты мне дала, лежат у меня на столе, под календарем.
Разорванные сине-лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось всё светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые,
качались от ветра и роняли в бок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Неточные совпадения
Опять пошли по узлу, по полтора, иногда совсем не шли. Сначала мы не тревожились, ожидая, что не сегодня, так завтра задует поживее; но проходили дни, ночи, паруса висели, фрегат только
качался почти на одном месте, иногда довольно сильно,
от крупной зыби, предвещавшей, по-видимому,
ветер. Но это только слабое и отдаленное дуновение где-то, в счастливом месте, пронесшегося
ветра. Появлявшиеся на горизонте тучки, казалось, несли дождь и перемену: дождь точно лил потоками, непрерывный, а
ветра не было.
Вечером у всех было много свободного времени. Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали между собой. Сухие дрова горели ярким пламенем. Камыши
качались и шумели, и
от этого шума
ветер казался сильнее, чем он был на самом деле. На небе лежала мгла, и сквозь нее чуть-чуть виднелись только крупные звезды. С озера до нас доносился шум прибоя. К утру небо покрылось слоистыми облаками. Теперь
ветер дул с северо-запада. Погода немного ухудшилась, но не настолько, чтобы помешать нашей экскурсии.
Отсюда был виден остров и его темные громадные тополи, но зáмок сердито и презрительно закрывался
от часовни густою зеленью, и только в те минуты, когда юго-западный
ветер вырывался из-за камышей и налетал на остров, тополи гулко
качались, и из-за них проблескивали окна, и зáмок, казалось, кидал на часовню угрюмые взгляды.
А в бурные осенние ночи, когда гиганты-тополи
качались и гудели
от налетавшего из-за прудов
ветра, ужас разливался
от старого зáмка и царил над всем городом. «Ой-вей-мир!» — пугливо произносили евреи; богобоязненные старые мещанки крестились, и даже наш ближайший сосед, кузнец, отрицавший самое существование бесовской силы, выходя в эти часы на свой дворик, творил крестное знамение и шептал про себя молитву об упокоении усопших.
— По ночам горели дома, и дул
ветер, и
от ветра качались черные тела на виселицах, и над ними кричали вороны.
Вот и мы трое идем на рассвете по зелено-серебряному росному полю; слева
от нас, за Окою, над рыжими боками Дятловых гор, над белым Нижним Новгородом, в холмах зеленых садов, в золотых главах церквей, встает не торопясь русское ленивенькое солнце. Тихий
ветер сонно веет с тихой, мутной Оки,
качаются золотые лютики, отягченные росою, лиловые колокольчики немотно опустились к земле, разноцветные бессмертники сухо торчат на малоплодном дерне, раскрывает алые звезды «ночная красавица» — гвоздика…
По соседству с юртой
качалось и скрипело какое-то дерево. На крыше кусок коры дребезжал разными тонами, в зависимости
от того, усиливался или ослабевал
ветер. Убаюкиваемый этими звуками, иззябший и утомленный долгой ходьбой на лыжах, я крепко уснул.
На ее руке сидел грудной ребенок в шапочке из разноцветных лоскутков, баба
качалась от рыданий, и ребенок на ее руке
качался, как листок под
ветром.
— На земле — ад, в небе — ад. Где же твой рай? Будь ты червь, я раздавил бы тебя ногой, — но ведь ты человек! Человек! Или червь? Да кто же ты, говори! — кричал поп, и волосы его
качались, как
от ветра. — Где же твой Бог? Зачем оставил он тебя?